Рассказ 4 (середина октября - начало ноября 2007)

Середина октября-начало ноября 2007, мне 20 лет

Секунды тишины тянулись просто невыносимо долго. И вдруг раздался слабый детский крик. "Живой", - выдохнула я и увидела, как мимо меня детский реаниматолог пронес в руках что-то невероятно маленькое, кричащее и машущее ручонками. Нет, конечно, мне не дали его, не приложили к груди, как положено обычно. Ребенок был настолько мал, что его нужно было срочно реанимировать и помещать в кювез для недоношенных. Врачи почти загородили мне поле зрения, я слышала только размеренное шипение каких-то трубок. Все куда-то суматошно носились по родовой палате, подавая двум врачам (очевидно, оба они были детскими реаниматологами) необходимые уколы и инструменты.

Я с тревогой следила за ними, понимая, что сейчас им не до ответов на мои расспросы. Мне даже не ответили на вопрос действительно ли родился мальчик, как показывало УЗИ. Не могу сказать точно сколько времени длились действия врачей, но вскоре один из них осторожно взял ребенка на руки, закрыл пеленкой и быстрым шагом вышел из родовой.

- Мы поместим его в детскую реанимацию, - пояснила мне одна из мед сестер, отвечая на мой немой вопрос.

Конечно, я не стала возражать. Я знала, что реанимация этого НИИ - единственная мощная на всю область. И только у нее есть шансы выходить такого кроху.

Далее меня зашивали - не буду описывать эту малоприятную процедуру. Затем оставили на столе отдыхать. Я попыталась приподняться и сменить положение тела, однако с удивлением обнаружила, что не могу этого сделать - тело обессиленно валилось обратно, я почти не могла им управлять. Увидев мои попытки, ко мне подошла одна из врачей:

- не шевелись, сейчас этого делать нельзя.
- а почему у меня такая слабость?
- во-первых, ты потеряла очень много крови. А во-вторых, во время родов у тебя было две остановки сердца.

Так вот что это были за два обморока, которые я помнила. Это было вовсе не от перенапряжения, как я полагала вначале. Остановки сердца. Две. Боже мой, я только что пол часа назад могла умереть...

В родовой зазвенел служебный телефон и одна из медсестер взяла трубку. Затем, дала указание коллегам готовить родовый стол, находящийся сбоку от меня. Еще через несколько минут туда ввели скрюченную от схваток женщину, тоже с небольшим животом. Из разговоров врачей я поняла, что ее беременность тоже сильно недоношена - ее ребенок был лишь на неделю постарше моего. Она родила довольно легко, мальчика, который тут же стал довольно бодро кричать. Над ним не так возились врачи, и его не таким быстрым шагом реаниматолог уносил в детскую реанимацию. Из всего этого я заключила, что жизнь мальчика находится в меньшей опасности, чем жизнь моего сына.

В палате, позже, мы с Леной разговорились, а потом узнали, что наших детей ведет один и тот же врач. В течении трех дней в 12 часов дня мы приходили с ней в реанимацию, чтобы посмотреть - хотя бы минуту - на детей и слушать неутешительные прогнозы врача.

Впервые по-нормальному Тимоху я рассмотрела только в реанимации. Он был настолько маленьким, что сложно себе это представить. Как сейчас помню - его рука в предплечье была не толще моего большого пальца на ладони. Он был без сознания, весь серо-белый, а доношенные младенцы по сравнению с ним выглядели просто гигантами. Сам он не дышал - его подключили в ИВЛ (искусственная вентиляция легких). Он был весь в трубочках и датчиках, а состояние его было такое тяжелое, что он в любую минуту, по словам врачей, мог умереть.

Во время родов хрупкая головенка через чур сдавилась, в результате чего он получил сильнейшее кровоизлияние в мозг. Сначала для меня это были просто слова, однако врач пояснил мне, что такая травма означает, что у ребенка, скорее всего будет тяжелая форма ДЦП (детского церебрального паралича). Я хорошо представляла себе что это за диагноз. По идее, я должна была впасть в еще большее отчаяние, но странное дело - в тот момент меня абсолютно не интересовало каким он будет. В голове была только одна мысль: "лишь бы он выжил. А каким - неважно".

Так странно...Я только-только несколько дней назад родила. А уже способна была думать и рассуждать, как настоящая мать.

О том, как хрупки жизни таких недоношенных детишек, я узнала уже очень скоро. На третий день после родов мы с Леной, как всегда, в 12 часов подошли к детской реанимации и позвонили в дверь. Вышел наш врач, однако не стал, как обычно, рассказывать о состоянии детей. Вместо этого он сказал мне пройти в реанимационное отделение, а Лену оставил возле себя. Сердце мое гулко забилось в этот момент. Я понимала, что что-то случилось с детьми. Я даже не помню, как я дошла до отделения, где лежал Тимоха. Не помню, потому что в голове крутился лишь один вопрос: "У меня? Или у нее?"

Я вошла в палату, где стояло, как обычно, 8 кувезов. Я и раньше замечала, что иногда некоторые из них оказывались покрытыми глухими пеленками, но думала, что это нужно в лечебных целях. Однако вдруг я услышала, как одна из медсестер. дежуривших там, сказала другой - у Л...(это была Ленина фамилия) пол часа назад умер, давай его накрывать. С этими словами они взяли пеленку и подошли к кувезу, в котором находился Ленин сын. У меня чуть не подкосились ноги: теперь я поняла что означали эти наглухо закрытые кувезы, которые я замечала раньше. Там были дети. Дети - новорожденные или недоношенные - которым не удалось выжить. В таком состоянии я не сразу сообразила, что из кувеза, где лежал Тимоха, доносится крик. Я подскочила туда и увидела, что он кричит и машет ручками. Он задышал САМ!!! И был уже не бело-серого цвета, а насыщенно-красного. Поскольку медсестры невозмутимо занимались своими делами, то я заключила, что Тимохин крик - это нормальное состояние, и никакого вмешательства не требует.

Вскоре подошел врач и объявил первую обнадеживающую весть: ребенок задышал сегодня в обед сам, и теперь я могу носить ему сцеженное молоко, чтобы они могли его чуть-чуть кормить им.

Конечно, эта новость не означала конец нашим проблемам. Однако теперь я хотя бы не вздрагивала каждый раз, когда в мою палату открывалась дверь, думая, что мне идут сказать о том, что мой ребенок, так и не задышав сам, умер.