Холодильник..

Холодильник
(рассказ)

"...и будильник так тикает в тишине,

Точно дом, через десять минут взорвется"

(И.Бродский)



Жизнь похожа на пустой холодильник - манит таинственным светом и разочаровывает отсутствием содержимого.
Встаю темной ночью с похмелья и сразу же плетусь на кухню. Почему мы всегда приходим именно туда? Это что - зов подсознания, безошибочно выбирающего наши дороги? Или может там просто пахнет едой?
Из моей кухни едой не пахнет уже давно. Я пью вторую неделю. Дома бываю редко - шарюсь по знакомым, по приятелям и случайно выбранным в мобильнике бабам. В такие периоды я выбрасываю все съестные запасы, чтобы, не дай бог, не протухло. Опыт прежних загулов научил меня этому, ибо я никогда не могу точно дать ответ - а когда это все закончится. Особенно, после того, как однажды я отсутствовал дома более месяца. Неожиданно для самого себя я оказался в Питере, где на бомжеватой квартире каких-то странных приятелей пил в черную, ночуя на драном обоссанном диване. Когда я вернулся - дома воняло не хуже, чем в питерской ночлежке.
Я живу один. Мне некого стесняться и некому стесняться за меня. И мне все равно оттого, что мой моральный облик не соответствует светлому образу строителя развитого капитализма. Мне срать и на облик, и на капитализм и на светлое будущее, которое он мне обещает. Мне вообще на все насрать, потому что будущего у меня нет.
Мне сорок семь. У меня есть весьма неплохая прокурорская пенсия, однокомнатная квартира с обстановкой и машина. Есть и работа - я консультант (а по совместительству - специалист по особым поручениям) в одной крупной фирме со свободным графиком работы и уютной каморкой в дальнем конце коридора третьего этажа. Зарплату мне платят раз в месяц в конверте, и я на нее не жалуюсь.
Такой чудной работой меня обеспечил мой бывший подследственный-бандит Петя Пузырев, по кличке Запор. Чудовищно и невероятно, но мы тогда подружились, хоть я его и оформил по статье за вымогательство весьма честно и аккуратно. Когда же Петя откинулся, он выкопал из схрона, выдоенные у коммерсов деньги, и стал добропорядочным бизнесменом. Поначалу продавал трактора и экскаваторы и со временем значительно поднялся в гору.
Работая у Запора я помогал ему медленно, но верно принимать облик нормального, цивилизованного человека и, кажется, весьма в этом преуспел. Теперь Петр Сергеич Пузырев - добрый друг детей, животных и растений, один из крупнейших строительных магнатов города, известный хлебосол и дачник, а также главный спонсор всех детских спортивных мероприятий и конкурсов изобразительного искусства. Его быковатая радостная круглая физиономия украшает ныне рекламные щиты и обложки газет и журналов. Он обаятелен для трусоватого плебса. С ним здороваются руководители города, и никто не полощет его светлое имя в грязном корыте уголовного прошлого. Все это моя заслуга. Петя это знает и меня никогда не обижает.
А сегодня я пью и мне плевать на Петин имидж, как собственно и на свой тоже. Имидж ничто - жажда все.
Октябрьская ночь. За окном темно-темно. Вместо люстры, открыт пустой холодильник. Он фантастично освещает стены, потолок и меня, сидящего на стуле в одних трусах - погрузневшего, седоватого человека со съехавшим вниз бледным лицом и глазами битой собаки. Да я вообще, целиком, как собака, и всю жизнь ею был. А ведь мог бы стать свободным волком и грызть невинных людей. Вместо этого стал служебным псом и научился грызть волков, которые жрут людей. Если задуматься, я тоже людоед, только во второй стадии. Или человеческая кровь когда-то показалась слишком острой для меня и я стал предпочитать ее в разбавленном волчьей кровью виде?
Эстет, мля... Не знаю. Все это белиберда, по моему. Но в голове что-то есть, какой-то порог, какая-то грань, вал, ров, забор из колючей проволоки... Преграда через которую я не могу перетащить свои мысли. Они видят за забором другого человека - свежего, улыбающегося, с добрым взглядом святого, но придти ко мне (тому другому) не могут Но он там, и над ним яркий нимб - и мысли мои стесняются его и останавливаются на последнем шаге в пропасть греха. И оттого им плохо, и мне все больше хочется сойти с ума.
Водка тупит. Шустрые иглы извилин становятся вялыми, дрябнут и повисают, как член после секса, и не так колются. Они оживут и встанут, конечно, и ты это знаешь, но все равно пьешь, чтобы хоть ненадолго побыть от них подальше, в одиночестве. Их вечная патологическая эрекция утомляет и, если учесть, что трахаешь ты своими извилинами самого себя, - убивает психику и желание жить дальше.
В теле все мелко вибрирует, сухость во рту и мутно в желудке. Я тяжело вздыхаю и пью прямо из чайника. Вода там какая-то прелая и меня откровенно тянет блевануть. Я сдерживаюсь - не люблю этот процесс. Дышу, покрываюсь потом, сердце тянется вниз к солнечному сплетению и хочется плюнуть. Нечем. Тяну из пачки сигарету, прикуриваю - руки трясутся.
Б..я...! Вот же, допился, ур-род... Холодильник раззявил рот и нагло улыбается.. Изо рта тянет холодом и я подвигаюсь к нему поближе. Мне хочется съязвить ему в ответ, но губы не слушаются меня - так мне плохо.
Курить на пустой желудок с похмелья трудно. Даже противно. Вкус кошачьего дерьма и запах горелой соломы. Но привычка требует своего, и я, вопреки всему, курю, не понимая зачем. Как ни странно, но становится чуть легче. Я с трудом открываю стеклопакет настежь, свешиваюсь с подоконника и смотрю вниз. Внизу ничего нет - колодец двора черен, как адов сортир. Ни одно окно не светится. Вверху тоже ничего нет - звезд не видно. Лишь свет моего холодильника позади, тает сразу же за стеклом.
Я - фонарик со слабой батарейкой. Рассеянный свет нехотя выползает из него наружу и тут же пропадает. Ничего этот фонарик осветить не может и никто его не увидит. Он иллюзия, фантом. Для того, кто его держит во мраке - он соломинка или ниточка, не дающая сойти с ума...
Так и я - обессиленный и полумертвый, нужный женщинам лишь для того, чтобы погреть их холодные ноги, а мужикам, чтобы выморщить побольше денег. Ни друзей, ни любимых. Целый мир вокруг, но никого нет. Фонарик, лежащий на дне пустого колодца. Его уронили, однако, подбирать его уже никто не собирается - фонарик-то дерьмо полное. Чинить дороже - сам сдохнет.
От таких мыслей снова становится тошно. Я сползаю с подоконника, влезаю в джинсы, ищу куртку. На улицу! Тошнота становится невыносимее, давит сердце и стоит звон в ушах. Голова пухнет изнутри и сейчас разорвется.
Больше не могу - надо идти за пивом в ларек. Водки не купить - круглосуточный магазин далеко. Садисты. Как же было хорошо в добрые девяностые, а сейчас? Опять совки подняли свои головы и опять запрещают, запрещают, запрещают... Все и вся, и якобы для нашего же блага, при этом нас не спрашивая.
И верно, зачем спрашивать быдло? Народ российский жаждет хозяина, кнута, рваных ноздрей и вывернутых на дыбе рук... Если хозяина нет, он сам придумает его из любого говорливого выскочки. Поможет ему, даст кнут, подставит спину для восшествия на престол. И делает все это, благоговея перед властью, задыхаясь от переполняющих чувств рабского почтения, умоляя бить его покрепче. Народ-мазохист, счастливый только в побитом и обобранном состоянии. "Царство свободы" по синусоиде падает вниз к рабским истокам и это движение не остановить.
За что мне любить тебя Родина? Ты даже похмелить человека не в состоянии.
В ларьке беру две бутылки пива и сигарет. Долго стою на мигающем перекрестке. Ветер шевелит облетающие липы, вырывая листья из пестрых крон. Мелкая мокрая сыпь туманцем взвешена в воздухе. Иду во двор, сажусь на сырую скамейку и пью. Пиво легко всасывается в кровь и мозги чуть-чуть отпускает. Но сердце все равно распухает и давит, давит на горло и трудно дышать. Я снова пью, потом открываю другую бутылку и снова торопливо пью. Пиво проливается на майку, ноги, на скамейку...
Там вырезана надпись "Любка-дура", а рядом сердце пронзенное стрелой. Я этого не вижу, но знаю, что они есть. Лихорадочно перебирая пальцами по шершавому дереву, я трогаю эти иероглифы пальцами и вдруг начинаю плакать.
О чем? Ни о чем. Просто так. Как говорится: "А слезы капали, а слезы горькия...". Глупо, но это так. Хорошо, что никого нет. Я утираю тыльной стороной ладони глаза и шмыгаю носом, впуская в себя через ноздри потоки черной ночи.
Мне страшно, домой я не хочу - мой дом похож на гроб за стальной крышкой. Я прекрасно понимаю, что если не смогу что-то изменить в своей жизни, просто подохну в нем и буду долго лежать в квартире с распахнутыми окнами и балконом, у своего пустого холодильника. И никто не всполошится оттого, что меня долго нет. Никто не поднимет тревогу и не станет меня искать. Превратившись в тощую мумию, я буду валяться там веками, пока меня не откопают археологи далекого будущего из-под развалин.
- Кто этот человек? - спросят они, пытливо вглядываясь в мое иссохшее лицо.
А и правда... Кто я?
Мне не объяснить. Как не понять а зачем, собственно, я прожил свою жизнь? Зачем служил, женился, учился, воспитывал детей, помогал людям, страдал от неразделенной любви, морочил головы женщинам, писал всякую чушь, называя это литературой? Не знаю. Шел куда-то, шел. Пил-ел, спал с бабами, ездил куда-то, мечтал о чем-то... Зачем, брат? Да не знаю я!
Цели потеряны, желания ссохлись. И ведь еще мог бы многое, да ничего уже не хочется.
Дождь идет все сильнее. Иду домой, коротать время до утра, чтобы утром пойти за водкой и снова начать все сначала. Я приду в свой футляр, к своему холодильнику, которому стану снова рассказывать о детстве, о маме, о первой любви. О том, как мне когда-то хотелось жить, переделывать мир, стать героем и спасти Родину от зла. О том, как я пытался это делать, как бился насмерть с летучими голландцами и ветряными мельницами, пока они не победили меня.
А холодильник будет слушать, раскрыв свой светящийся рот и таинственно вздыхая горячим сердцем, молча завидовать моей интересной судьбе.