Valentin Scavr"Euangelium Antichristum"

Я очнулся от смертного сна на горе тысячи Казней.
Я поднялся на самую вершину ее и произнес слова возвращения шепотом – так, чтобы не потревожить покой спящих под ней…
А, Дьявол, так пусть я буду шипеть, как сотня тысяч рассерженных змей.
Я вбил копья в северную землю, отметив начало пути, и протяженностью бесчисленных гектаров смерти окаймил черное пространство. Не утирая пота со лба, ходил ночи напролет за плугом, пахал и сеял, но не стал дожидаться урожая и утра, а обратился в путь, и провожали меня лишь туман позднего рассвета и пустой грай архангелов на холодном ветру...
Я взял взгляд змеи, оскал волка, улыбку Аита и закрыл лицо свое маской.
Я запечатал уста проклятием.
И, проведя сажей по зеркалу, взял себе все цвета ночи.
Он пришел с наступлением шторма, всадник, ослепительно бледный во всполохах грозы. Он сказал:
– Идем рука об руку, ибо мои желания так же остры, как и твои, и я вложу в твою руку свои отточенные жала.
Когда Луна взошла над моей головой, звезды склонились пред ней в восхищении.
Луна говорила, что я любим ею, и благословила меня в дорогу. Теперь Она повсюду со мной и освещает мой путь. Теперь мы неразлучны.
В Ведьмин час на перекрестке я встретил юного человека, бегущего мне навстречу.
Я хотел задержать его, но он сказал, что торопится, чтобы сделать мир чище, а людей честнее; и я отпустил его с состраданием – тогда я понял, что его покарали боги.
Я видел уродливую старую шлюху, распростертую на скалах между землей и небом. Она распустила пряди, и вокруг нее во множестве роились люди. Они говорили «се Святость», и входили в нее, чтобы причаститься от нее.
Но я остановился и сказал:
– Она многое позволяет вам делать с собой, но дорого берет.
– Это цена благости, а ты – всего лишь злой завистник, – был их ответ.
И тогда я сказал:
– Пусть… это ваше все.
Я оскопил десять тысяч мужчин, чтобы они служили моей богине.
Черный Рыцарь просил сделать его Черным Королем, и я выполнил эту просьбу, но остерег быть Шутом, и тогда он предал меня.
Ко мне пришел малый человек, и просил защиты. Я дал ему древний серебряный щит, чтобы стал он сам себе щитом и защитой, но он согнулся под тяжестью щита и снова стал малым, слабым и злым.
Другой пришел ко мне и сказал, что хочет отомстить миру – тогда я дал ему стрелы. Он снова пришел ко мне и сказал, что хочет не смерти ему, но мучений – тогда я разрезал его грудь и вырвал сердце, и напоил этим ядом его стрелы.
Горел огонь в железных расселинах, и Дьявол говорил со мной:
– Люби меня, как я люблю тебя, и я дам тебе ноги.
– Люби меня, и я дам тебе все, кроме легких дорог и мостов назад.
– Люби меня, и я дам тебе все, кроме человеческой любви и эгоизма, кроме человеческой любви и вязкого дьявола, называемого людьми мной.
… – Люби меня, и я дам тебе то, что будешь ты хранить всю жизнь и ценить превыше жизни.
…И тогда вокруг моего посоха обвились змеи.
В предзакатных сумерках он предстал на костяном коне. Он взглянул на меня иссохшими глазами:
– Поздно. В этом городе все мертвы.
– Чума, – бросил он мне через плечо и канул во мрак, но эхом раздавались его последние слова:
– Иди, собирай кости своих мертвых.
Я шептал, как молитву, в шумной толпе:
– Амазарак,
В твоем дыхании миазмы тлена,
Твои глаза сочатся илом Смерти, Отец Чумы, приди!
Гнилая кровь струится по твоим лохмотьям,
Войди, болезнетворный Ангел!
Твое лицо обезображено проказой,
Ты веешь Холодом – Величественный, Бледный,
О, Аггел Мора, преступи порог!
Приди! Приди! Приди!
Она была юна. Она была безупречно чиста. Она была целеустремленна.
Она радовалась и танцевала нагая под луной, и я сшил ей из мантии платье.
Она устремлялась к звездам, она просила сделать ее царицей над зверьми и людьми, и я сделал ей митру.
Она сказала: «Сделай меня красивее звезд и луны, и дай мне корону черной земли, и поставь меня выше всех верных Дьявола». И тогда я зашил ее в пурпурный саван и оставил на поживу стервятникам.
Меня окружает Мгла, вышедшая из глубин моей души. Когда она достигнет всех мыслимых границ, там разобью я свой Эдем и буду видеть сны. Там будут замирать птицы в обездвижении перед величием вздымающейся Тьмы, и предо мной поднимет свои воды необъятное море Мрака, чтобы я вечно исследовал глубины Его.
Моя левая рука – только для детей Тьмы.
Я зажег звезды на груди истинных.
И оставил шрамы на своем теле, знаки дорог для тех, кто искал истину.
Взвешиваю, отмеряю и собираю на острие бритвы, ибо знаю – Дьявол, мой Отец, доволен тогда.
Я услышал дивную мелодию и пошел на ее зов. Я помнил ее с детства. Злой Дух пустыни пел ее первой матери. Я видел человека, распятого на копьях. Он пел песню агонии, страха и разочарования жизнью…
И снова была тишина, и снова – вой злого ветра.
Два черных зверя дрались между собой не на жизнь, а на смерть. Они были едиными, но сошлись в смертельной схватке.
Два черных зверя дрались, чтобы остался только один…
И Дьявол венчал окровавленного победителя.
Я вытесал гроб для своих врагов. Он не был велик. Он не был тесен.
Я сошел в плодородную низину, оставляя за собой огненный след.
Одинокий пастух сказал:
– Здесь тысячи лун я стою на страже и провожаю на гору, но никто не возвращался с нее, так куда и зачем идешь ты, и зачем идти тебе, о черный вестник?
И я ответил:
– Из плоти во плоть иду я, и несу плоти в руках, и гвозди в рукаве, и шипы в теле, и следы плетей на спине, иду, чтобы низвергнуть твоего хозяина, чтобы дать смелым и сильным крылья и освободить для них небо.
– Не ходи, не делай землю небесами, а небеса землею, – говорил он. – Не давай гадам небо, не делай так, чтобы рыбы ходили по земле и разговаривали, как люди, не делай так, чтобы звери жили в городах. Не ходи сам, но ползай, ибо проклят тот, кто одинок в подобном начинании, и проклят тот, кто несет пожар в сердце и лед в своей душе, и трижды проклят тот, кто вынашивает замыслы, рожденные на горе Казней, ибо он не дойдет, потому что я – тому запрет и препятствие.
И я улыбнулся ему, как старому знакомому, и пролил его кровь, чтобы свершилось, наконец, проклятие, и отер свои ноги о то препятствие, которым он стал, перед тем, как сделать следующий шаг…
Я съел его сердце и выклевал его глаза.
Черный всадник пришпорил коня. Его глаза полыхали недоброй радостью. Он говорил:
– Смотри, там, внизу, горят огни. Смотри, там ненавидят и любят, там радуются и предаются печали. Там рождаются и умирают.
– Смотри, нас ждут там. Нас ждут на этом празднике.
В знойный полдень тень отошла от меня.
Она входила в города, она несла пустоту и смуту. Она праздновала и пресыщалась, и пила чужие жизни, чтобы жить самой. Ее уста были забиты грязью, клеветой и ложью, но говорили о благородстве и чести. Она давала ложные надежды и несбыточные обещания. Ее узкие глаза гноились злобой и завистью, своекорыстием и самодовольством, коварством и жаждой самоутверждения. Она искала дружбы тех, кто не мог противиться ей. Она увлекла с пути бесхитростные души, и хитрые присоединились к ней в погоне за удобством…
А когда спала жара и наступили сумерки, Луна послала своих колесничих. Они настигли мою тень и прибили ее к вратам Цитадели.
Дети водили хоровод и пели на закате:
– Солнце на запад
Луна на восход
Дьявол идет
Пламя несет
Пламя несет
Небо сожжет
Души с собой заберет
Солнце на запад
Луна на восход…
Тринадцать лет ходил я по земле, и нашел прекрасными на ней лишь оружие и женщин.
Я увидел нагую женщину, брошенную на обочине дороги, обесчещенную и оболганную, и никто не хотел подойти к ней и помочь. Я вернул ей честь, омыл ее и сплел ей венок из трав, назвал своей дочерью и отвел ее домой.
Косматый зверь бросился на меня со спины, чтобы его шкура согревала меня холодными ночами.
В кипящую кровь я опустил левую руку по локоть, чтобы она стала красна, как мой язык, и сжал зубы, чтобы не закричать от нестерпимой боли, когда рождал демонов из своей раскалывающейся на части головы.
Цвета людской подлости и предательства.
О боги, как же я презираю все это грязно-желтое.
Два странника со сломанными крыльями, мужчина и женщина, просили их взять в дорогу, и я принял их как спутников, и разделил с ними свою Веру и тяжесть пути.
Но вскоре заговорили они, познавшие сполна плодов добра и зла мира:
– Там оазис, там мы построим свой дом, там счастье и радость, там свобода, мир и покой, там цель нашего пути. Наши плечи устали от ноши, наши глаза иссохли, наши ноги истерты, ты ведешь никуда, ты блуждаешь нигде и обманываешь, и нет правды под твоим небом, ибо оно жестоко к нам.
– Это всего лишь мираж. Сходите и возвращайтесь, я подожду вас.
Но я не смог убедить их и замер в отчаянии.
Тогда они прокляли меня, и вошли в мираж счастливые мужчина и женщина, отбросившие свои мечты и исполнившие, наконец, то, что было предназначено им богом.
Я ждал шесть полных лун и потом похоронил их в своей памяти. Есть мертвецы, которые уже не стоят того, чтобы их воскрешать.
Герои – в глазах уверовавшего большинства. Горькие слезы – в ясных глазах немногих.
Другие мужчина и женщина, рожденные и выросшие в цепях, глодали свои руки, чтобы обрести свободу.
Я видел, как шли они с рваными венами сквозь клубящийся туман за грань, и слышал страстный и ликующий шепот мертвой женщины, взывающей к Сатане.
Незнакомец, умиравший на моих руках, один из тех, кто пал на этом пути, с улыбкой на обескровленных губах кричал в лицо Смерти:
- Покажи мне того глупца, что хочет жить вечно…
Я закрыл его глаза... И проклял себя за то, что мы не шли вместе.
Как много дорогой мне крови осталось на моих руках.
Мой разум терзает мертвое небо.
Низвергнутый, покинутый в сумеречном краю, в месте, лишенном времени и названия, хром, темен и наг, я прокладывал свой путь среди угрюмых курганов, меж каменевших костей и деревьев в недвижном, чужом, неживом безмолвии того, что не было ни днем, ни ночью … под мертвым небом.
Я посыпал порохом свой путь. Огонь неудержимо рвался вверх.
Я пересек поле из клубящихся змей. Они росли прямо из земли и обвивались вокруг моих голых ног, горевших от их яда. Шипящие, жадные пасти моих детей дарили свои поцелуи смертным. И я обрел вторую кожу и новое рождение, и испытал радость и гордость за юное племя, и собрал в корзины обильную смертоносность нового урожая.
Я пробуждал Морок в жертвенных дымах курений из горечи и наваждений, я зажигал костры из иудиных костей темными ночами и опьянялся жарким дыханием. Я танцевал по кругу с ведьмами в полуночный час, и любил лунными ночами, и меня любили, как никого. И этот черный дым прояснял мой взгляд и оставался в моем сердце, пробуждая намерения, что бьются в моей душе хищными птицами. Так я отделял явь от иллюзии, замки от врат, зверей от животных, так брал я Дионисово и овладевал Духом, утверждаясь над плотью...
Ветер перемен раздувал Черное Пламя.
Дьявол говорил в ветре. И Дьявол не говорил ничего, кроме Правды.
Стоило лишь желать услышать Его.
Я дошел до края земли и смотрелся в ледяное отражение.
И видел в сверкающем холодном ничто:
Жребием богов Хаоса я – не человек, не бог, не демон;
Волею Сатаны я могу быть всем и всеми, либо же – Ничем; и я могу быть горькой участью всего сущего;
И когда завершается распад отживших форм и подходит к концу Смутное Время, вновь остаюсь я наедине с собой – Никто и Ничто, и Дьявол – единственное доказательство того, что я еще существую.
Я смотрелся в бесконечные льды и видел там узоры своей мертвой судьбины. Они создавали лабиринт в замороженной вечности и овал с рваными стеклянными артериями. И я слышал, как мое дыхание опадало и говорило мне в ответ:
Я – тот, кто достоин Ненависти бога, ибо я то из его порождений, которое он не порождал, и я – обратное лицо его.
Я могу быть богом, в котором нет ничего человеческого, и я могу быть человеком, в коем не осталось и следа творения.
Я – часть в боге, которая разрушит его. Бог заключён во мне, ибо я – как Ад для него, в котором он обречён страдать вечно.
Однажды было сказано:
Верь в силу своего врага, чтобы не стать слабым.
Испытывай себя, чтобы побеждать.
Старый крысолов учил меня:
– У крыс нет достоинства, только инстинкт самосохранения.
– Крысы не знают чувства благодарности, только неразборчивое чувство потребления.
– Крысы кусают тех, кто имел неосторожность довериться им.
– Крысы уродуют то, что создано чужими руками.
– У крыс нет чувства локтя, только хвост самой жирной крысы.
– Крысы избегают огня.
– Крысы набрасываются со спины.
– Загнанные в угол крысы опасны.
– Нет опасней крыс, чем крысы-люди.
– Крысы есть крысы, – пожимал он плечами.
А я смотрел вдаль. Мне предстояло пронести своих детей через земли, пораженные болезнью, кишащие крысами.
И когда-то я говорил перед народом:
– И горе тому рабу, что мечтает не о свободе, а о собственных рабах.
– И нет чести у тех, у кого была она, но кто сделал ее разменной монетой.
– Низменен тот, кто идет к великой цели низменными путями. Он не дойдет.
– Продавшиеся ценят остальных по себе, так же, как и неподкупные.
– Горе начинающему междоусобную войну только ради собственного удовлетворения.
Но они не услышали меня.
– Кто обещает вам счастье без боли, тот лжет. Кто обещает вам труд и испытание, тот даст вам счастье.
– Просите не доброты, но справедливости. И пусть она будет суровой.
– Смотрите, что вы возвели на лжи и двуличии, назвав Правдой. Такому не должно побеждать.
– Правда – там, где ей служат.
Но они не захотели услышать меня.
– Не делайте Дьявола оправданием ваших прихотей, но решайте свои беды сами и будьте в собственной ответственности. Иначе – кто вы, если не марионетки либо лицемеры?
– Не отнимайте ношу у неискушенных, что бы они ни несли. Это их собственный опыт и их собственное испытание.
– Молите Дьявола о Ненависти ваших врагов как о высшей милости.
– Не внимайте мне, внимайте Дьяволу, только тогда мы с вами поймём друг друга.
Но они не поняли меня.
И тогда я сказал:
– Приговор произнесен, и вас будут судить те преданные и оболганные вами, кого вы убивали долгое, долгое время, пришло ваше время умирать, бывшие моими, возлюбленные трупы.
Я снова встал за плуг и обвел полный круг, и, не покладая рук, трудился на поле брани, но налетел ветер и унес все, кроме самых стойких ростков. И снова я трудился…
Я отдавал верой в людей и брал все большим бессердечием.
И сказал:
– Сколько лет в этой глуши, и чего мы достигли?..
И тогда я засмеялся над собой и поборол последнее искушение стать лучше и справедливее.
Я поборол свое отвращение и утопил в грехе свое чувство идеального, обретая отчаянную решимость перед необходимостью создавать вновь.
Я повторил все снова и снова, и сделал правильно, и был, наконец, доволен.
И омыл тогда лицо свое от пыли чистыми слезами, и поднялось из праха новое, сильное, смертоносное и жизнеспособное.
Мой спутник, сидящий на Алом коне, сжимая поводья окровавленной рукой, пронзил меня взглядом, пламенеющим, как закат, и произнес:
– Охота началась. И ничто уже не отзовет назад спущенных с цепи псов войны.
Я прогрызал в горах тоннели, я поднялся выше солнца в своей упорности, и переплыл тартар и бездну отчаяния, и вышел через сердце адского пламени;
Я изошел тысячи дорог, преодолев их все, и Дьявол, мой Отец, дал мне новые ноги;
Я ласкал змей и грел их на своей груди, и Дьявол одел меня в чешую и дал мне медные груди;
Я голыми руками срывал огненные плоды с древес войны. И Он сделал мои десницы железными;
Я похоронил сострадание, и Сатана дал мне каменное сердце;
Я оседлал высокомерие и гордыню, и получил крылья нетопыря и зубы дракона;
Он спросил меня – что есть благо и зло человеческое, – но я не смог ответить, и тогда Он разрезал мой язык надвое.
Я преступал и устанавливал законы, и ниспровергал их не для того, чтобы достичь самоутверждения и власти.
Я сжег книгу Тота только для того, чтобы освободить, наконец, Мудрость.
И встал и начертал над пропастью:
Не говори – есть альфа и омега, ибо меня нет в них;
Я – протяжённость пустоты и снова протяжённость, не цель, но действие; ибо я – не личность, но процесс извне.
Я свился кольцами в бесконечности, оберегая пяту Дьявола.
Врата и Ключи от этих Врат – то, что есть я; и Сатана приходит через меня снова и снова, чтобы заставить меня нести ключи и жезлы, как бы тяжелы они ни были, и я готов вновь и вновь пройти все, что пройдено мною ради Него.
Я добавил последнюю душу к своей ноше и бросил на алтарь свое бьющееся сердце.
Я долго шел и подошел к закату, остановив ход времени перед огненной стеной.
Какую бы дорогу я ни выбирал, она вела меня к Дьяволу.
И когда я исполнился спокойствия и почувствовал, что мое время пришло вернуться к истоку, я омыл лица любимых и незабвенных, и оплакал всех павших на пути и потерянных, и всех спящих и уже никогда не могущих пробудиться, и сложил их кости на погребальный костер, как их единственные трофеи в этой незавершенной войне…
И тогда я вернулся к горе тысячи Казней и Смертей, чтобы взять в руки Меч и крикнуть в полный голос:
– Служу Духу Сатаны
Неутомим и неустанен.
Истинен и неотвратим.
Проклят, но не запятнан.
Подлинно свободен и преисполнен Черных Сил.
Верен и не сокрушим.
Аз есмь –
стопы Господства Дьявола.